i'm living in an age whose name i don't know.

дома на площади гриммо никогда не было на картах.
вокруг него не роились скверные люди в начищенных стальных масках, стены не сотрясались от вспышек заклинаний, его не искали с волдемортовскими ищейками-оборотнями.
там сириусу было бы спокойно.
там бы его никто не искал. и не нашел бы.
но для сириуса дома на площади гриммо больше не существует; как не существует, с недавних пор, и внешнего мира, как не существует его, сириуса, физиономии на фамильном гобелене, как не существует регулуса. его нет.
сириус есть.
бродяга приподнимает бокал над собой, салютуя воздуху, призраку дяди альфарда и всем им, оставшимся на импровизированных полях сражений - в министерских коридорах, в узких вонючих улочках маггловских кварталов, в собственных теплых постелях.
сириус салютует им, потому что сам он не в их рядах.
жив ли джеймс?
они не говорят.
они - это появляющаяся в камине рожи дамблдора /с чуть заметной улыбкой и блеском неестественно-голубых глаз за очками/ и грюма /озлобленная, вспотевшая, неодобрительно смотрящая на сборище пустых бутылок/.
зато говорят про питера, и проволока внутри сириуса становится чуть менее колючей, потому что пока с петтигрю все хорошо, джеймс и лили растят малыша, и все это скоро закончится;
закончится;
обязательно и скоро.
правда, луни?
сквозь осадок на дне бокала мир кажется преломленным, чуть помутневшим - как раз таким он и должен быть, а не казаться, ведь все это мало напоминает то "долго и счастливо", которое им обещали на выпускном вечера, где сириус был ровно так же пьян, зол на джеймса, который из статуса "лучший друг" перевел в его разряд "шафер на нашей свадьбе" и полон какого-то острого собачьего предчувствия.

ты пил и развлекался, пока из руки регулуса прорастала чернильная химера, раз и навсегда скрепившая его с другой стороной.
а потом он пропал.

блэк застрял в доме на площади гриммо на шестнадцать лет, но они не были такими долгими, как эти несколько дней в заточении в собственном новом жилище, которое дядюшка любезно ему подписал.
некоторые комнаты до сих пор остаются закрытыми, и не исключено, что в них мумифицирована одна из его шлюх, домовичек или служанок.
все поверхности равномерно покрыты паутиной, пылью, застоявшийся нежилой запах проник во все поры, пропитал сириуса, сделал его бледную кожу нездорово-сизой.
зато погреб, надо сказать, отменный.
все скопленное веками этой ветви блэков сириус с особым удовольствием и без стеснения заливает в себя, не обращая внимания на стоимость и древность элитного алкоголя.
будешь, луни?
люпин еле заметно качает головой – такой же бледный, уставший от жизни и потерянный, только вот где разница – он такой с самого их знакомства, он – великий мученик и страдалец, который несет свой крест покорно, а сириус – он бунтует и тычет судьбе под нос средний палец.
в люпине есть вещи, которые блэк на дух не переносит, и вряд ли он, честное слово, вытерпел бы занудного старосту все эти – сколько они дружат, почти десять лет? и есть кое-что, что блэку более, чем нравится, ну, допустим… сам люпин, и если особенно не давить острой иглой на еще не созревший нарыв, то блэка, как и любого порядочного распиздяя, всегда привлекали в людях те качества, которых он сам был от природы лишен, и которые люпин довел в своем характере до совершенства – вроде исполнительности и следованию чувству долга, которые и привели его сюда.
а сириус,
сириус просто хотел защитить джеймса.
всегда хотел и будет.
и потом, сначала было весело.

застрять тут с самым скучным и правильным человеком во вселенной - личный намек от судьбы; это был, своего рода, вызов – победит ли безалаберность сириуса вечную, почти паталогическую ответственность ремуса?
и каждый остался при своем - в этом доме легко не раздражать друг друга, еще легче сделать так, чтобы не попадаться другому на глаза. сириус редко поднимался выше первого этажа, где располагалась кухня, гостиная и рабочие помещения; спал он то на диване, то, перекинувшись в пса, на полу. сириус слышал шаги, скрип половиц, негромкое покашливание, что эхом разносилось по пустым коридорам.
ремус был рядом, но сириус не видел ремуса два дня.
сириус никого и не хотел видеть, разве что джеймса, но не этого, а того, из школьных времен, своего, блядь, лучшего друга.

люпин всегда был левой рукой джеймса - вас разделяла она, дерзко улыбающаяся фигура поттера, и теперь его нет рядом, и опора конструкции потеряна, и все не на своих местах, а вы здесь вдвоем.
день, два, пять…
по двадцать четыре мертвых часа.

сириус уже не бывает пьян – из реальности он ныряет в какое-то состояние, характеризующееся кислым вкусом во рту, ватностью ног и желанием что-нибудь сломать – справедливости ради, чтобы выплеснуть накопившийся гнев.
сириуса бесит, что он не может бороться, а сидит тут, как забившаяся в угол крыса. пожалуй, стоило бы действительно поселить тут петтигрю – тот бы небеса благодарил от чрезмерной радости. бродяга лишен всех радостей в жизни – адреналина, поттера, мотоцикла, красивых девчонок с обложек «playwizard» и свободы перемещений, и за все это стоит сказать спасибо их с поттером и остальными горячему желанию стоять на страже мира и справедливости.
и что им, блядь, не сиделось ровно.
сириус не замечает, как стакан падает, но отлично слышит громкий звук – оглушающий в помещении с такими стенами, и это звук извлекает из памяти десятки других, но более приятных – треск искр от заклинания, хриплый смех поттера, шум крови в ушах при быстром беге, и все обострено так, как бывает только у молодого, сильного пса.
а потом он видит люпина и делает ему ручкой, придавая жесту немного блэковского издевательства.
– смотрите, кто решил посетить нас! – блэк делает попытку встать, еще одну, после третьей ему удается придать телу вертикальное положение, хотя для этого и приходится опираться о шершавую стену. – мерло, кьяни? ст-тарое-доброе огневиски?
блэк злой и уставший усталостью несвободного человека, ведь самое простое и примитивное оружие против него – заморить скукой, и если таков план грюма и дамблдора, то они, как и всегда, потрясающе проницательны и зрят в самый корень, два старых куска дерьма, и плевать на то, что там важнее для его, сириуса, безопасности.
они все уже не маленькие дети, но почему-то именно им оказывают особые привилегии.
ах, ну да, сириус же «хранитель».
персона одновременно почитаемая и самая же доступная мишень в радиусе магической англии.
главы ордена сделали все, чтобы минимизировать риск, но не сочли нужным лишить сириуса пытки собственной головы.
где они
что с ними
почему я здесь
почему мы здесь.
и питер спокойно перемещается по британии, нося в себе самом ключ к поттерам и их мальчику.
а ценность блэка как бойца ордена феникса, тем временем, стремится к нулю. это не то, что удар по самолюбию, а буквальный тычок острым лезвием, но блэк с этим справится.

у него еще полный погреб.
и люпин.
интересно, тому не бывает скучно? на него ничего из этого списка не давит?

сириус как-то все время забывает спросить.

We don't have the doors
We don't have the windows.

сириус думает: «я выберусь отсюда, мы остановим эту войну, мы прекратим тратить свое время на это»
думает: «мы отправимся путешествовать, как и мечтали, и ничто не сможет заставить нас стоять на месте хотя бы минуту»
думает: «кто это, блядь, мы. какие еще мы. нас – не – существует».

с каждым мгновением он верит в это все меньше, и война, которую он ведет, нескончаема.
война за право позволить себе быть кем-то, но не тем, кем тебя хотели бы видеть.

блэк никогда не проигрывал, но нисколько не ощущает вкус победы. он ненавидит, когда кто-то хоть в чем-то его ограничивает, и из-за этого он забивает под ногти кирпичную пыль, из-за этого он (джеймс как там мать его джеймс) не может застыть ни на секунду, какого черта ему не дают сражаться, какого черта марлин маккиннон хоронят в закрытом гробу, пока он проверяет возможность своей печени.
он хочет перекинуться в пса и покинуть эти стены, выпрыгнув сразу из окна второго этажа в излюбленные дядюшкой кусты жасмина, но дамблдор предупредил возможность подобной выходки.

они делают все, чтобы разозлить его до предела, но блэк никогда не показывает, что чем-то недоволен или раздражен
(перед люпином ему не приходится притворяться, это просто бессмысленно, хотя они никогда ничего не обсуждают, это больше, чем слова)
(у люпина на все есть ответы, ко всему есть ключи – по меньшей мере, он выглядит как человек, который каждое свое завтра встречает с четкими жизненными установками, да и сириус прекрасно видит свое завтра – и оно снова тут, в тех же рамках отведенного ему пространства)
он натягивает свое скучающе-отстраненное выражение лица, пока ремус о чем-то негромко беседует с лицом в камине, а потом как бы невзначай спрашивает, сколько им еще тут торчать, и в ответ получает лишь грустную полуулыбку старика.
беситься просто бессмысленно, потому что именно этого дамблдор и ждет. вспышки. взрыв. сириус дергает плечом и показывает средний палец почти потухшему камину, уверенный, что старик это увидит.
блэк слишком ярок, когда взрывается.

пошатывающийся сириус хочет протянуть руку ремусу, но вместо этого сжимает пальцы в кулак добела.
сириус хочет, чтобы его самого кто-то вытащил, вытянул, втащил на борт на канате, помог вскарабкаться по отвесной скале, вывел универсальную формулу или хотя бы сказал, что поттерам ничего не грозит.
по-настоящему он ни в ком не нуждается, но прямо сейчас, когда все катится к чертям, было бы кстати быть, а не казаться всесильным, бесстрашным, похабно-похуистическим типом.

но ремус просит его помощи, и сириус, конечно, не может ему отказать.

блэк понимает, что он – это последняя инстанция, к которой даже в таких условиях люпин решил бы обратиться, потому что взаимопомощь – это очень по-гриффиндорски, и друзья должны помогать друг другу, иначе весь смысл теряется, но их отношения не работают по этому сценарию. джеймс – лучший друг, и сириусу никогда не нужен был кто-то еще.
джеймс придумал, что им нужна свита. что им нужно, представьте себе, помочь этому тихому и неприметному худенькому мальчику, потому что джеймс видит в людях лучшее. он и сам – лучшее. сириус просто хмыкнул и молча принял ремуса в их компанию.

у ремуса всегда были особые привилегии (оставим тот случай, когда снейп был приманкой для голодного оборотня, сириус просто играл).
если для джеймса сириус мог свернуть горы, то с люпином, особенно в последнее время, наблюдались трудности.
сириус не мог ему доверять.
и дело было совсем не в ликантропии – на это сириусу было насрать, но он не мог залезть ремусу в голову, и именно поэтому люпин попадал в списки подозреваемых в иллюзорной измене под первым номером.
питер был слишком туп и труслив, чтобы стать предателем – сириус был уверен, что знает хвоста, как облупленного, а люпин всегда скрывался – намеренно или нет, но лунатик оставался внутри своей скорлупы все эти годы, и если джеймс мог найти нужные слова, чтобы понять своего друга, то сириусу бы и в голову это не пришло.
он и так был уверен, что знает и понимает все лучше всех.
его растили с осознанием блэковской исключительности, вальбурга тщательно взрыхлила почву для посадки семян эгоизма, но в итоге это стало проблемой для нее самой.

слишком много застоявшейся энергии, направленной внутрь себя, слишком много дней взаперти, слишком много недомолвок, недоверия, негативной энергии, весь воздух ею напитан, дышать больно и почти не хочется, потому что можно разрушить эту клетку до основания, но они наведут новые. или ты будешь убит, опций не очень много. сириус не знает, что было бы полезнее «для общего дела», а если бы знал, то выбрал бы это не задумываясь.

– все, что пожелаешь, луни. – он попытался поднять вверх большой палец. – крайне польщен, что ты обратился именно ко мне. из всех тех, кто мог бы тебе помочь, я, очевидно, самый лучший вариант.
блэк смеется лающим смешком, и его мутит от столкновения мыслей в голове, которые становятся почти физически тяжелыми. люпин какой-то нервный, и можно было бы стать чуть менее… сириусом, но даже здесь сириус обороняется непонятно от кого – от человека, который, может быть, один из немногих, если не единственный сейчас, кто принимает его таким.

джеймс обещал быть рядом, но сейчас его нет. его давно уже нет, мыслями он весь под юбкой у лили эванс, курса эдак с четвертого, или когда триггер щелкнул? джеймс говорил ему что-то про «навсегда», и разница в том, что в это верил тринадцатилетний джеймс, а двадцатилетний принес подобную клятву своей жене. сириус же продолжает в это верить.
(продолжал)

– мы переживем все это. – неожиданно хрипло вырывается у блэка, сказанное непонятно для кого именно, как оторванная от целого слепка мысль, которую люпину только предстояло интуитивно уловить.
у люпина понимающие грустные глаза, и сириус что-то упорно в них ищет.

I only stick with you because there are no others.

сириус смотрит на ремуса так, словно видит впервые - сквозь туман опьянения слова доходят с опозданием. блэк не думал, что беседа будет такой серьезной. пусть люпин и попросил у него помощи, но это не означало, что проблема будет глобальной; сириус с готовностью бы бросился в любую авантюру, но даже в сильном бреду обращение люпина в поместье, где они изолированы от внешнего мира, не может показаться веселым приключением. даже сириусу блэку.

он хмыкает и потирает переносицу, вкладывая в этот жест как можно больше решимости.
хочется сказать: "все будет нормально луни". если точнее - не хочется, но нужно, потому что даже глупые слова, в которые ни один из них не верит - это лучше, чем пялиться на друга с плохо скрываемой растерянностью.

если бы сириус мог что-то сделать - запертый тут, но не связанный по рукам и ногам - он бы давно сделал.
но они оба знают, что от них ничего не зависит. и, может, сириус даже четче, чем ремус - он не утрачивает контроль над собой в анимагической форме, он помнит себя, он помнит, что это... создание с желтыми клыками рядом когда-то было (и вскоре снова будет) его другом, и это совсем другое, чем переживать болезненную трансформацию - сириусу каждый раз неприятно смотреть, как люпина только что мясом наружу не выворачивает. бродяга, конечно, не может разделить с ремусом страдания, но вынужден час, два, пять, больше проводить рядом с чудовищем, быть начеку, улавливать колебания его настроения, все время помня о том ремусе, что сейчас перед ним - высоком, худом и нескладном заучке, который раз в месяц становится эпицентром опасности - для сириуса в том числе, не нужно себя обманывать.

они вместе в это ввязались когда-то - он и джеймс, и теперь, когда поттера нет рядом, да и в другом случае - именно ему, сириусу, должна была достаться вся грязная работа. поттер с его благородным оленем плохо годился на роль сдерживающего фактора. от бродяги толку особо не было бы, реши ремус их загрызть, но от джеймса его было бы еще меньше.
можно почувствовать себя мессией и выпить еще немного вина.
можно успокоить люпина... попробовать успокоить.
сириус понятия не имеет, сколько времени; сколько у них времени до того, как люпин обернется. блэк потягивается, разминает затекшие ноги - как часто бывает от внезапного потрясения, он почти трезвеет. настолько, что даже может соображать. настолько, что ему хватит секунды, чтобы перевернуться в пса.

сириус чувствует себя идиотом, потому что понятия не имеет, что делать с оборотнем в поместье (последнее он еще не успел досконально выучить, но не очень доволен тем фактом, что фамильное наследие любимого дядюшки окажется в лапах разъяренного вервольфа). чувство не самое приятное - он бросает неприязненный взгляд на ремусу (привычный, наверное, для последнего) - как будто обвиняет его в том, что в ближайшем будущем он станет опасным монстром. сколько бы не пытался блэк абстрагироваться от происходящего в полнолуние с люпином - что сложно, когда ты в течение лет находишься рядом - каждый чертов раз возникает злость на ремуса, на джона люпина, на другие ебаные обстоятельства, из-за которых люпину приходится жить с этим. сириусу совсем не хочется, чтобы страдал ремус. должно быть, он один из крайне малой группы людей, на которых сириусу не откровенно плевать, и мучения которого бродягой воспринимаются весьма лично.

но все, что он делает сейчас
(что он в состоянии сделать)
это дойти до двери, вызвать домовика и приказать ему запереть хозяина и его гостя с обратной стороны. в чертовом винном погребе, стены которого сложены из цельных камней, а дверь сделана из тысячелетнего дуба, и по масштабам это чуть меньше, чем гремучая ива с ее хижиной, но для одного раза сойдет.

блэк ненавидит дамблдора в эту секунду самой чистой ненавистью, и при встрече готов вдавить очки ему в череп - уж кто-кто, но старик просто обязан помнить обо всех обстоятельствах, связанных с "особенностями" люпина. видимо, он настолько уверен в том, что они способны пережить это здесь вдвоем, что вообще не озаботился это проблемой. но не уверен сириус. в его планы входило несколько иное опустошение погреба - и уж точно не когтями и лапами оборотня.

блэк как будто забывает о том, что тут люпин - тушит все факелы, один за одним, погреб становится чуть мрачнее и ощутимо холодает, камень под пальцами - ледяной и шершавый, и ощущение клетки становится осязаемым. скрипит затвор на двери, который с усердием закрепляет старательный и покладистый домовик, становится так тихо, что сириус слышит и свое дыхание, и лунатика - они не попадают в такт, но оба взволнованы. привычный уклад нарушается, мир сжимается - на блэка как будто наезжают стены, но он ничего не видит почти в абсолютной темноте, луна бросает отблески на лицо люпина, и сириус сосредотачивается, чтобы в любой миг перевернуться.

безопаснее было бы держаться от люпина подальше, оказаться в момент самого обращения на другом конце длинного ряда бочек, но блэк как-то забывает об осторожности. он делает к ремусу пару шагов, сокращая все возможные расстояния. все нехорошие, нечеткие, подозревающие люпина в предательстве мысли куда-то уходят - их сириус обязательно подумает потом, когда будет злиться на весь мир от основания и до неба, но сейчас у него остаются силы только на то, чтобы быть тут, поблизости - сириус уже давно не убегает.
он и не помнит, в какой именно момент это произошло - когда ему перестало хотеться оставить ремуса, отойти, отстраниться. фундамент рухнул и женился на рыжей женщине, но они все еще здесь. и дамблдор, очевидно, знал, что лучший вариант - оставить их тут, какой бы "случайностью" все не выглядело. у старика всегда был план, а все остальные - сознательно или нет - выполняли его. сириус был начисто лишен какой-либо способности нести ответственность за свои поступки, но эти самые поступки в любом из случаев могли стать подвигами (если не повезет - провалами, но такое случается редко, чтобы сириусу блэку не везло).

сириус мог бы оставить люпина тут одного, но он просто не хочет.
отчасти из-за того, что ему хочется немного размяться и снова почувствовать себя живым/нужным/дееспособным (подчеркнуть).
отчасти из-за люпина.
потому что ему нужна помощь - и имеет ли сириус хоть малейшее моральное право ему отказать?
конечно, нет.
блэк встает напротив, слишком близко от того, кто уже буквально через минуты станет "чем-то", "им", и криво улыбается, чуть прищурившись - не знает, рассмотрит ли люпин сейчас выражение его лица - физиономия пятнадцатилетнего блэка перед очередной шалостью, аристократическая ухмылка, не выходящая за рамки вежливости, которую не вытравить, ибо она из детства, и которую терпеть не может джеймс.

не самый лучший способ провести вдвоем ночь - у сириуса бы явно нашлась пара идеек получше - но если обращение поможет проложить хоть какой-то мост, будет здорово. блэк почти готов поверить в то, что что-то изменится - просто не хочется принимать, что завтра люпин снова запрется на втором этаже, а сириус будет сцеживать из кранов то, что останется нетронутым. он с явной неохотой сделал этот шаг - недоверие к люпину все еще прорастает где-то внутри, но уже немного подвяло - и теперь блэк ждет ответного жеста от люпина. дескать, давай перестанем делать вид, что все... нормально? как-то? блэк не очень хорош в разговорах по душам, но если надо - он готов, но все подождет до утра.
сириус поднимает руку, чтобы хлопнуть люпина по плечу, и в этот момент, не видя луны, ощущает ее присутствие и отшатывается.
ночь будет долгой.

twenty one pilots – Holding On To You

ритуал почти что интимный, так что у сириуса на мгновение сбивается дыхание - он знает, что сейчас ремус сминает рубашку, его пальцы скользят вдоль худого туловища, и вот уже, если бы свет был ярким, сириус смог бы пересчитать все ребра и родинки на бледной коже. к сожалению или к счастью, но сириус может доверять только своего острому слуху - ремус волнуется, а сириус ничего не может сделать, чтобы хоть немного помочь. он слышит шорох ткани и представляет грудь ремуса, покрытую мелкой россыпью мурашек (и абсолютно точно он бы хотел это увидеть), но эти мысли, по большей части, не так основательны, как остальные.
слишком сильно напряжение, даже воздух им напитан; и то, что сейчас переживет ремус, уже не будет частью игры, и совсем не похоже на скучающее времяпрепровождение.
превращение - пожалуй, это единственная вещь, на которую бы блэк никогда не согласился даже от скуки. он знает, как это бывает. и сейчас ему услужливо напомнит об этом другой ремус, который прорежется изнутри. сириус все-таки не может отделить люпина от этого монстра - может быть потому, что сам перекидывается в собаку, оставаясь собой. но, сириус, тут все совершенно иначе.
и луна начинает действовать.
этот, блядь, романтичный символ, побрали бы его черти, который каждый раз - в прямом смысле - ломает люпина на куски.
ремус начинает превращаться, и блэк переворачивается в собаку. звуки становятся еще громче, и поскуливания и крики люпина врезаются в сердце большому псу.
впрочем, сейчас блэку намного легче быть в этом состоянии, чем в человеческом - не только потому что люпин может его прикончить, но и потому, что так он служит хоть небольшим, но успокоением для люпина. сириус прекрасно понимает, как его чувствительный и всегда внимательный дружок переживает за то, что от блэка к утру могут остаться только разрозненные куски. но они переживали это - в хижине, в заброшенных домах после школы, теперь вот в погребе дядюшки альфреда.
зверь подавляет ремуса, и уже скоро на месте человека оказывается то, чем клеймил люпина грейбэк.
блэк пружинисто перескакивает в другую часть погреба, и оно движется следом. огромное чудовище, ни на грамм не оставшееся люпином. есть ли кара страшнее этой? блэк ощущает зловонное дыхание монстра рядом с собой, видит его лысую, отвратительно морщинистую голову, глаза, налитые кровью - но каким-то таинственным чутьем зверь все-таки ощущает, что из блэка выйдет очень плохая жертва, и не стоит и пытаться. шутить с оборотнем самоубийственно, но и массивный пес может принести немало неприятностей. уж что-что, а это эта громадина понимает. или люпин, которого она вытесняет из своего сознания, все-таки существует в этом в какой-то степени? блэк не слишком хорош в повадках оборотней, все свои эссе на эту тему он списал у люпина (у кого же еще!), но ему и не нужны эти знания. он перескакивает через бочки, задевая лапой особенно трухлявую - вино растекается по полу, и блэк слизывает с пола несколько капель.
оборотень распрямляется - интересно, а он сможет опьянеть? вино похоже на разбавленную кровь, но не так приятно на вкус для чудовища; к счастью для блэка, собачий душок тоже мало привлекает это создание.
ночь кажется бесконечной; без питера, который забивается в щели, без поттера с массивными рогами; блэк не был уверен до последнего, что люпин (или то, чем он становится) его не тронет, но не мог не рискнуть. потому что ремус - особенная составляющая его жизни, даже если он этого не чувствует и никогда не узнает. блэк ни к чему себя не привязывает, но остался бы с ремусом навсегда - если бы тот попросил. даже если у блэка и возникают подозрения насчет люпина, то какой-то частью своего сознания он навсегда отказывается подозревать люпина хоть в чем-то. это же, мать его, идеальный люпин с его невыносимой занудностью, упертостью и честностью. и блэк был бы рядом каждое его превращение - если бы тот просил, как и сегодня. блэк слишком гордый, чтобы предложить себя самому.
хотя, будем честными, подобную сделку он бы хотел заключить только с люпином.
здесь не видно, когда луна скроется, не видно звезд и не слышно пения ночных птиц; здесь есть только они, и каждая минута становится часом, а каждый час - годом. и все-таки утро наступает, как и всегда. расцарапанные стены, разбитые бочки, перевернутые кадки и раскрошенные в пыль бутылки. погреб залит жидкостью, и воздухе стал настолько проспиртованным, что можно опьянеть с одного вздоха. блэк сворачивается кольцом, когда зверь отпускает ремуса обратно. на теле люпина (обнаженном теле) тут и там видны кровоподтеки. грязь забила ногти наполовину; волосы спутаны, а лицо мертвенно-белое.
но на ближайший месяц все кончено.
люпин лежит без сознания, но уже очень скоро придет в себя и ощутит боль во всем, что только может болеть. и когда блэк убеждается, что все кончено (пока), он переворачивается в человека. несколько минут уходит на то, чтобы осознать реальность - после многих часов сириусу все еще хочется бегать на четвереньках, поттер всегда ужасно смеялся над этим зрелищем и норовил почесать башку о первый попавшийся косяк.
чтобы не потревожить люпина, сириус на цыпочках подходит к двери, отпирает тяжеленный засов и кличет домовиху. просит принести им что-нибудь мясное и с кровью, а еще, желательно, парочку пледов - им, конечно, не привыкать видеть друг друга после обращения, но сегодняшнее полнолуние было особенно интимным, и от мысли о том, что в подвале лежит уязвимый обнаженный люпин, у сириуса немного сводит внизу живота.
получив от испуганной, но беззвучной домовихи все необходимое, сириус возвращается обратно к люпину. тот лежит, приоткрыв один глаз и все еще переживает последствия обращения. сириус оборачивает кусок ткани вокруг бедер, а второй набрасывает на ремуса, прикрывая одновременно и свои не совсем уместные в данной ситуации (да и в любой, где он и голый люпин) мысли.
– люпин, у нас все получилось. ты слышишь? слышишь?  – блэк приседает за корточки и почти радостно, почти ребячески улыбается своей идеальной блэковской улыбкой. вьющиеся волосы падают ему на лицо, он заправляет одну из прядей за ухо, а другой рукой как-то неожиданно за себя берет люпина за подбородок. смотрит на его лицо пристально, мгновенно становится серьезным (у люпина как будто еще прибавилось нехарактерных для молодого организма морщин), а потом вдруг подается вперед и целует люпина в лоб. почти по-отцовски (но самого блэка отец никогда так не целовал). делал ли что-то подобное джон люпин, сириус даже не пытается себе представить. все так же молча и серьезно, сириус отодвигается к стене и всаживает в мясо вилку; подумав секунду, он хватает бифштекс пальцами и с наслаждением вгрызается в ароматную еду.
он не хочет, чтобы люпин что-то такое подумал. но это довольно приятный завтрак - один из самых лучших за последнее время. ни ледяной пол под ногами, ни разбитые в кровь костяшки пальцев, ни расцарапанная шея (лучше не вдаваться в детали, но над планом разгрома погреба мистера блэка люпин поработал знатно, и частично сириус попал под раздачу).
такие все это мелочи, знали бы вы.
блэк привстает с места, тянется к чудом уцелевшему небольшому бочонку (одной рукой он придерживает ткань, чтобы все не стало совсем неуместным) и сцеживает в кружку немного огневиски. после небольшого замешательства он бросает взгляд на люпина и передает ему вторую такую же. сириус коротко салютует люпину кружкой и выпивает жидкость до самого дня. праздновать, вроде бы, нечего, но они выжили, они целы (с оговорками) и они вместе. и если до этого сириус ничего из этого не ценил, то сейчас, вроде как, было бы кстати начать.
сириусу нравится тишина в подземелье - такая долгожданная и уютная, несмотря на то, что сейчас люпин начнет говорить то-то тошнотворное такое и правильное - извинения ли, благодарности, признания, весь этот занудный бред хорошего парня. от этого чуть тоскливо - сириус бы с большим удовольствием засунул свой язык между симпатичных губок люпина, а из-за невозможности как-то повлиять на ситуацию и сделать ее более приятной для себя, блэку становится еще тоскливее.