сотри меня, смотри в меня
останься

руки фрэнсиса бьёт мелкая дрожь; они сами, не подчиняясь его воле, перекладывают книги с места на место, тревожат наскоро застеленную постель, нервно проходятся по деревянному подоконнику - еще секунда и заноза - фрэнсис одергивает ладонь. он непонятно почему нервничает, не находит себе места, всё - чужое, принадлежащее отныне не ему одному. теперь и впредь - пополам.
вся жизнь райли финнигана помещается в один небольшой чемодан. потрепанный и поношенный, он вмещает в себя так мало вещей и так много истории. фрэнсис не может залезть к райли в голову, но может залезть в его чемодан, глубоко вдохнуть застоявшийся запах старой кожи, запустить руки в одежду - ласковые обьятия ткани; он обожал заходить в родительскую спальню и приоткрывать платяной шкаф с маминой стороны, осторожно касаться шёлковых блуз и атластных сорочек - подушечками пальцев по гладкому материалу, еще хранящему запах ее любимого парфюма. фрэнсис хотел бы узнать райли. не в лоб, не через разговоры, но через маленькие детали, которые могут открыться только ему. он почти делает шаг вперед, почти поддается сиюминутному желанию щелкнуть застежкой чемодана, почти.
не хватает секунды - фрэнсис спотыкается о растерянный голос райли.
- финниган! - раздражение почти не наигранное; черный телефон плывет пластиком, по комнате - въедливый запах гари. - не все можно решить с помощью магии.
магия - привилегия. фрэнсису пора привыкать к тому, что эта привилегия будет расхаживать по его (их) квартире.
- у вас у всех, - эхом повторяет за райли, как испорченный телефон. фраза, так издевательски легко брошенная новым соседом, неприятно режет слух. "у вас у всех" - спасибо большое. "у вас у всех" - больше не надо. голос фрэнсиса задумчивый и отстраненный, когда он заговаривает в следующий раз:
- домовики дорогие, а ты просто лентяй. впрочем, если у тебя есть желание нанять прислугу - валяй, я уж точно против не буду.
к виду сидящего на его кухне райли тоже придется привыкнуть; теперь вечно - постоянное присутствие рядом, вялые перебранки. это не приходило в голову раньше - приходит сейчас, когда уже вряд ли что-то можно изменить. и любые мысли о том, что он, возможно, все еще не готов жить с кем-то под одной крышей, приходится игнорировать.
- не играю. не болею. вообще о квиддиче не думаю, - ложь.
он думает; вернее, вспоминает. древко, ветер, податливо скользнувший в руку квоффл. фрэнсису нравилось это ощущение, но он был недостаточно хорош.
недостаточно.
как и всегда.
прости меня за слабость
и за то, что я так странно и отчаянно люблю
он надеялся, что райли ляжет рядом с ним - расслабляющий жар живого тела; касание через два слоя одежды. более интимное, чем любая из проведенных вместе ночей. вместо этого - расстояние вытянутой руки, пролегшее между ними. фрэнсис силится приподнять руку, но не может. не хочет? в его голове все запутанно и сложно. в его голове простого решения проблемы просто не существует. в его голове их отношения - то, что между ними; они никогда толком и не обсуждали что это - вряд ли переживут надлом. фрэнсис пытается представить себя без райли, но не может. не хочет?
райли прикуривает - фрэнсиса передергивает. этот будничный жест пробуждает в нём едкую зависть, которой в нем быть не должно, но она есть. сам он уже давно носит с собой металлическую зажигалку, взвешивая ее в руке и щелкая крышкой каждый раз, когда рукам необходима автономия от головы.
голова взрывается.
а райли - райли просто прикасается к его руке. сотворение адама: один тянется, второй - позволяет. дрожащие пальцы подносят сигарету к губам, бумага, обгорая, тихонько трещит. это единственный звук в комнате - отвечать на вопрос райли фрэнсис физически не может, язык будто онемел, во рту пересохло, в теле тяжесть. его как будто придавило невидимым грузом к кровати, вдавливает в матрас, оставляя вмятины и морщинки на одеяле.
мир сузился до размеров этой комнаты.
а потом разбился вдребезги.
он слышит каждое слово отчетливо, но понимает их смысл не сразу.
свет достигает поверхности земли за восемь минут. фрэнсису требуется три секунды.
если солнце взорвётся или погаснет, человечество узнает об этом только через восемь минут. по сравнению с восемью минутами до конца света, три секунды - жалкое сравнение.
блечтли чувствует себя запертым в собственном теле. ребра - стальные прутья. легким не хватает места, они будто цепляются  за кости, разрываются. мысли о мёртвом отце в гробу позволяют отогнать подкатывающую панику; он представляет себе белое лицо, скрещенные руки, мамин плевок на лацкане черного пиджака. если бы он узнал, каким посмешищем стал его сын. если бы он узнал, он бы отрёкся безо всяких сожалений, без колебаний. несмотря на то, что фрэнсис - его единственный наследник, майлз блечтли бы смирился с прекращением рода, но не смирился с дефективностью и ущербностью.
фрэнсис вспоминает, что нужно дышать. глубокий вдох.
- ты сделал что?
первые его слова за этот вечер, язык все еще плохо слушается, голос хриплый и низкий. кто-то узнал, думает он, кто-то узнал, кто-то узнал.
люди не умеют хранить секреты.
никто не умеет хранить секреты, пока они не касаются лично его самого.
кто-то узнал. кто?
и зачем райли это сделал?
зачем он причинил фрэнсису боль?
райли подходит к окну. лондон расцвечивает его лицо, пляшет на скулах и кончике носа. фрэнсис смотрит на знакомое лицо и не узнает ее;пытается допустить мысль, что он ослышался, но он не ослышался. и это все существенно осложняет. это осложняет и без того, черт побери, сложную ситуацию.
он приподнимается на локтях - движение отнимает силы. райли все еще стоит там. он и будет стоять там, понимает фрэнсис, пока они не поговорят. поговорят о чем? сердце тревожно ноет. о том, что он рассказал какому-то незнакомцу обо фрэнсисе? о его проблеме? это проблема?
фрэнсис понимает, что это проблема. слышать это от райли, тем не менее, во сто крат больнее.
резкий толчок в спину - он садится. дотлевающую сигарету хочется потушить о свое запястье, но вместо этого страдает паркет. сколько таких сигарет могло бы оставить свои следы на руках блечтли. и эта все равно бы была самой особенной.
фрэнсису хочется смеяться - ему еще никогда в жизни не разбивали сердце.
вместо этого он повторяет
- ты сделал что?
но боится, что уже поздно что-то менять.
ost: земфира - мы разбиваемся

все движется, если я с тобой
если я с тобой, все движется.
все движется.

приподнятые кончики изогнутых губ – невесомый отголосок эмоции. неловкость на кухне (почти) осязаема, он (почти) вскрывает ее пальцами, (почти) запускает бледные руки внутрь. финниган – несуразный, лишний элемент в знакомой среде обитания, враждебный вирус в организме, бесперебойно работающем; лишняя шестеренка застревает между барабанных валов, часовой механизм надсадно гудит и проворачивается, секундная стрелка срывается с места. время – идет. фрэнсис – дышит. финниган – существует.
еще одна точка в системе координат.
эта точка требует к себе внимания, что-то говорит, голос – жалобно-просящий, извиняющийся. «за что?» – на секунду выпавший из разговора блетчли жмурится и трясет головой, волосы падают на глаза. телефон. еда. он собирает свое сознание воедино, лихорадочно
яркая надорванная обертка горькой шоколадки нахально серебрится с верхней полки.
– у меня ничего нет? – не утверждение, вопрос. он уже и забыл, когда заглядывал в свой холодильник. местный магазинчик на углу работает до одиннадцати, кассир наверняка удивится, когда фрэнсис купит что-то кроме ромового пунша и сигарет. – творческая личность умеет готовить? потому что я по нулям.
творческая личность наверняка не умеет, смотрит на фрэнсиса с другого конца комнаты, глазами стреляя на поражение. фрэнсис под этим взглядом безоружен; беззащитен; беззаступен. только и может, что смотреть в ответ.
игра в гляделки продолжается недолго. блечтли первым отводит взгляд. один–ноль.
– если бы все вышибалы в кабаньей голове выглядели как крам, цены бы этому заведению не было, – почему-то фрэнсису смешно. они разговаривают с финниганом о квиддиче так, как будто это разговор о погоде. small talk. ненавязчивое вступление к более содержательной беседе.
но, вместе с тем –
безопасно. тиски, сжимающие внутренности, расслабляются. в голове проясняется.

и нам уже давно дано решение.
легко расслышать, но сложней принять.
я не могу остановить движение,
дальше иди без меня.

это помощь, говорит райли. с этим пора что-то делать, говорит райли. если ты не будешь бороться за тебя – буду я, говорит райли.
фрэнсис собирает буквы в слова и слова в предложения, предложения – во взволнованные крики и вопросительно-риторические вопросы на конце, оставляющие после себя дурное послевкусие.
понял?
он прикладывает руку к груди и чувствует часто бьющееся сердце, ритм – быстрый фокстрот, ранний предвестник артимии. фрэнсис так и замирает на секунду: рука на сердце, голова опущена. хочешь – секи беззащитно оголившуюся шею мечом.
ему не хватает сил сказать что-то членораздельное, что-то осмысленное; в голове безумная каша из мыслей, не желающая формироваться в что-то более определенное. словарный запас сокращается до трех слов, до сих пор звучащие в ушах фрэнсиса собственным голосом, исковерканным почти до неузнаваемости: «ты сделал что?».
говорить это в третий раз, впрочем, он не собирается. что-то подсказывает, что райли и так уже понял намёк – ощетинился в защите, глаза стреляют вызывающе. и поэтому фрэнсис молчит, выдерживает паузу, тщательно подбирая слова.
это сложно сделать с подступающей к горлу тошнотой.
с колотящимся сердцем.
с остановившими работу легкими – дыши, идиот, не откидывайся прямо здесь,
фрэнсис снова делает глубокий вдох.
а потом говорит.
слова извергаются из его горла, половина – бранные. мать бы хватил удар, думает. но остановиться уже не может, как будто после десятка лет обета молчания, как будто слова могут хоть что-то изменить, повернуть время назад. время – идет, фрэнсис – дышит, райли – существует.
– кому сказал? брату? охуеть, у тебя есть брат. позвал бы блядь его на семейный ужин, обговорили бы лечение,
лежащая на кровати пачка лаки страйк – маяк. дрожащие руки тянутся к ней автоматически, не отдавая отчет. фрэнсис привычно щелкает зажигалкой, ощущая едва заметный запах газа. знакомые вещи успокаивают, помогают подавить подступающую панику.
глубоко в первый раз затягиваясь, фрэнсис думает: позавчера они сидели на кухне и толкали друг друга босыми ногами, кофе был просто отвратительный, пережаренный и терпкий («больше  – фрэнсис слышит собственный голос – у этого ублюдка не покупаем»); вчера – лежали валетом на незастеленной еще с утра кровати и курили, обсуждали какие-то глупые повседневные мелочи, фрэнсис изредка поворачивался и прижимался губами к мягкой коже на щиколотке.
сегодня – таранящее грудную клетку сердце. дрожь в руках. мутный дым обиды в голове.
горечь на языке, которую фрэнсис сплевывает ядом:
– если это и проблема, то она моя, финниган. что, н-надоело трахаться с больным?
а потом:
– боишься заразиться?
сказанное вслух остро колет; невысказанное, выстраданное, вечно-с-ним-внутри-живущее, копошащийся страх «райлитебябросит райлитебябросит комутытакойнужен уродуродурод».
сказанное вслух режет больнее ножа.
фрэнсис выпаливает это и тут же замолкает, сжимает губы до побеления, напряженно всматривается в лицо финнигана: ищет. он не сможет вынести, если это так. если то, чего он так сильно боялся – темные ночи, проведенные в ванной, на кухне, на балконе; пачки скуренных сигарет, царапины и синяки на руках – окажется правдой, он не вынесет. не выдержит.

сегодня бог решает, что счастье – это скучно.

ost: наадя - движение